Вера Кауи - Такая как есть [Запах женщины]

– Господи, ты просишь меня о том, на что я не способна.

– Если бы я так считал, я бы не приехал.

Алекс чувствовала, как ее сопротивление начинает ослабевать, и изо всех сил старалась удержаться на занятой высоте. Но Макс так хорошо знал ее. «Даже лучше, чем я сама», – подумала Алекс. И он заранее знал, какие возражения она выдвинет, и подготовился к тому, чтобы отразить их. А она стольким ему обязана… И тем, какой спокойной жизнью жила сейчас, – в том числе.

– Здесь я обрела желанный покой и уединение, – сказала она скорее самой себе, чем ему. – И так надеялась, что мне уже больше никогда не придется выдерживать этот ледяной взгляд. Работа шла так хорошо…

– Неужели ты не видишь, что это не «жизнь», а существование? – совершенно неожиданно для нее воскликнул Макс с негодованием. – Залегла в этом теплом чертовом болоте и думаешь отсидеться, избавиться от всех проблем, существующих в мире? В самой тебе, наконец?

– Мне все здесь по душе – и если это никак не вредит тебе, не понимаю, почему ты вдруг ни с того ни с сего налетел на меня? Я здесь счастлива. Я выбрала такую жизнь сама. И если тебе моя жизнь не нравится, это не дает тебе права критиковать меня. Я делаю то, что нравится мне.

– Яблоко от яблони недалеко падает. Ты – копия своей матери. Вдолбила себе, что единственное твое достоинство – это ум и ты должна доказать городу и миру, что так оно и есть. А есть у тебя друзья? Выходишь ли ты куда-нибудь? Жизнь проходит мимо стен этой крепости, а ты боишься выглянуть наружу даже из окошка. Черт тебя побери! Тебя восхищает Форстер. Но ведь он кое-что повидал, прежде чем повернулся к жизни спиной.

Алекс вскочила, побелев от гнева:

– Мне кажется, тебе лучше уйти…

– Только вместе с тобой.

– Никогда!

– Тогда я остаюсь. Позвони вашему привратнику, чтобы он вытолкал меня отсюда.

Алекс знала, что Макс никогда не говорит впустую. И если он сказал, что останется, – это означало, что он и в самом деле не выйдет из ее комнаты.

– Ты не понимаешь, о чем просишь, – взмолилась она.

– А мне казалось, что ты больше доверяешь мне.

Они смотрели друг на друга, не мигая. И Алекс вдруг поняла, насколько усталым и напряженным выглядит Макс. Его глаза стали темными, как два бездонных колодца. И это сразу подкосило ее.

– «Делай, что должно, и пусть будет то, что будет…» Помнишь? – сказал он. Голос его был таким же напряженным, как и взгляд. – Я пытаюсь спасти компанию от краха. Если бы я не имел хоть капельку надежды, что твой приезд может подействовать, как взрыв, – я бы не поехал сюда и не стал бы напрасно тратить время. Да. Чувства матери к тебе – оскорбительны. Но я и хочу, чтобы грабли ударили ее по лбу. Я хочу, чтобы она перестала скорбеть, чтобы ее что-то задело, возмутило, вывело из себя. Пусть придет в ярость, закричит, начнет топать ногами, снова проявит свой деспотизм. Но это будет реальная жизнь, а не ее сумасшедший бред, в котором Ева живет последние дни.

– Ты надеешься вывести ее из себя, я поняла теперь, чего ты хочешь, – медленно заговорила Алекс. – Но ведь она никогда даже не замечала моего присутствия.

– Ты недооцениваешь ее. Она подмечает все. Но тогда она считала нужным реагировать таким образом. Сейчас возможен другой исход. Разве я не заслужил того, чтобы ты помогала мне? Я все, что мог, делал для тебя.

Алекс кивнула.

– Тогда я прошу тебя сделать это. Ради меня. Ты приедешь и уедешь. Остальное – на моей совести.

– Мне надо быть здесь в понедельник. – Ты успеешь. Самолет ждет нас в Стоунстеде, а машина – у ворот. Мы будем в Женеве через пару часов.

– Тогда зачем ты попросил меня заказать столик у «Леонардо»?

Макс понял, что это «жест» мира, и принял «ветку оливы»:

– Я не знал, смогу ли переубедить тебя, и собирался напоить допьяна, чтобы совершить похищение. – Он поднялся.

Один из немногих мужчин, рядом с которым Алекс не чувствовала себя дылдой:

– Я подожду, пока ты предупредишь о своем отъезде.

Она подняла трубку. И Макс только сейчас позволил себе расслабиться.

– Все нормально, – проговорила Алекс, закончив разговор по телефону. – Через пару минут я буду готова.

Она вышла, переодевшись в серый костюм – мешковатый и невыразительный, мало чем отличавшийся от того, в котором она вернулась с экзамена, и в свитер с глухим воротником. Правда, туфли она все же выбрала хоть на невысоком, но все же каблучке. Одевалась Алекс так, что ни одному человеку не пришло бы в голову обернуться ей вслед.

«Нет, надо будет все-таки потолковать с ней, – решил Макс. – Когда закончим с главным, я…»

Они взошли на борт самолета в шесть часов, и уже через минуту он вырулил на дорожку и поднялся в воздух. Макс заказал себе бутерброды, Алекс отказалась от еды. Они почти не разговаривали. Макс обложился бумагами, которые вытащил из своего дипломата, сделал несколько телефонных звонков… Алекс сидела и смотрела в окно, не видя своего отражения в стекле.

В девять часов вечера машина уже подъезжала к воротам клиники Черни, рассчитанной на очень богатых и очень тщеславных людей, которым здесь предоставляли все возможности для продления молодости. Обычно клиника сияла огнями, как рождественская елка. Сейчас здание стояло темное, внутри не слышалось человеческих голосов, не чувствовалось ничьего присутствия.

«Словно не клиника, а морг», – подумала про себя Алекс, когда они вошли в лифт. По дороге им не попалось ни одного человека.

Макс прошел по длинному коридору к двойным стеклянным дверям, из-за которых пробивался свет. Макс сжал ее руку.

– Ну, смелей! – подбодрил он ее. – Запомни, ты уже не ребенок.

Алекс кивнула. Но по выражению ее лица ничего нельзя было прочесть.

– Я не хочу входить. Пусть она думает, что это твоя собственная инициатива. Но я буду стоять поблизости. Если тебе понадобится моя помощь… – Он сжал ее руку.

Алекс снова кивнула. И Макс открыл дверь.

Комнату освещал один-единственный светильник, расположенный прямо над кроватью. Свет падал на неподвижную фигуру, от которой тянулись многочисленные провода к разного рода аппаратам: они сипели, посапывали, равномерно и, казалось, тяжело вздыхали от бессмысленной и бесконечной работы. Фигура, сидевшая у кровати, даже не шевельнулась. Алекс вошла внутрь и остановилась. Она уже знала, что скажет матери.

Но Ева по-прежнему сидела неподвижно. И напряжение, стоявшее в комнате, ощущалось физически. Алекс не могла видеть, но знала, что взгляд Евы устремлен на восковое лицо сына, словно силой своего желания она надеялась вернуть его к жизни. Только вздохи и потрескивание аппаратов нарушали гробовую тишину.